Я много, очень много думаю о смерти. Постоянно. О смерти и о тех кто умер. Сегодня вот приснилось, как умирает Антон Ельчин. Красивее, чем в реальности, разумеется, но я ревела как сучка. На Ельчина мне пофиг. Мир праху его, я его никогда не знала и не любила, всегда буду ставить машину на ручник. Но это заставляет меня задуматься о других. читать дальше
Я стараюсь не винить себя в смерти матери. Клянусь богом, я убеждаю себя, что она никогда бы не проклинала меня в последние минуты. Но я не знаю, какими они были. Наверное, огромную роль в этом сыграло то, как на меня набросилась с обвинениями ее подруга - и моя учительница музыки, по совместительству. У меня до сих пор ее слова в голове. Первые две недели я боялась спать, потому что думала, что увижу призрак, который будет желать меня утянуть за собой - в отместку. Ведь я была ужасной дочерью. Сейчас даже в голове не укладывается, как в 14 я могла совершать такие глупые и ужасные вещи, какие совершала. Если еврейский ад существует - это будет настоящая пытка, пожалуй, в данном случае я бы предпочла физическую боль.
Поэтому, в какой-то степени я очень хочу поехать в Новосибирск. Какая-то часть меня хочет, чтобы родственники видели меня сломанной. Хочет говорить о вещах, которые язык не поворачивается сказать до сих пор. Хочет, чтобы эти мучения стали хоть какого-то рода искуплением. Другая часть меня переводит все в деньги и изящно пытается отменить поездку, якобы по причине холодов и финансового недостатка.
Я стараюсь представлять ее другой. Не такой, которая звонила мне на платформе и пугала до такой степени, что я разбила телефон о камни. Стараюсь представлять ее молодой и любящей. Иногда я пытаюсь разговаривать с ней. И каждый раз, когда я думаю про нее или говорю - я плачу. Сейчас я уже могу плакать. Не от горя. От жалости к себе и стыда. Иногда думаю, что если бы машина времени существовала, единственное, что я бы сделала - вернулась в тот день, когда меня просили приехать. Купила бы билеты. И приехала. И видела бы ее последние минуты, какими бы ужасными они ни были. А не сбегала, как сделала я.
Мне важно говорить об этом. Сейчас. Я стараюсь смалчивать этот факт, вру, что она живет в другом городе, и из моих близких друзей никто не знает о том, что у меня есть только отец. Я до сих пор боюсь, что если скажу об этом, на меня свалится поток жалости. Знакомые же реагируют более холодно. Но иногда мне просто хочется сесть рядом с другом и вывалить на него эту гору переживаний. Понимаю, что нельзя так делать, что это слишком, и недопустимо. Поэтому я ни с кем не говорю об этом. И поэтому это занимает все мои мысли.