[NoroKichiko]

Я раздуплился и попробовал. Не хочу оправдываться за косяки и пояснять каждый свой шаг на пути к созданию, ибо мне лень.

Название: Desolation
Фендом: JKMM
Персонажи: Ойген Рейнике (омп), Вальтер фон Бисмарк
Жанры: POV, слеш, ангст
Рейтинг: PG-13
Размер: 1079 слов
Предупреждения: AU относительно одного котика
Примечания автора: Проба пера в фендоме. Бейте обязательно, но нежно.

В камине потрескивали осиновые поленья, пламя с обманчивой лаской лизало сухое дерево. Осень выдалась на редкость пакостной и холодной, моросящий дождь ронял на помятый жестяной отлив мелкие капли, отскакивавшие от влажного металла с характерным звуком. Ветер свистел в трубах, а зябкая сырость отступала лишь вблизи камина, с охотой заполнив темные углы, до которых не доходило тепло. В стакане, который сжимали пальцы, плескался черный чай - остывший, подернутый мутной пленкой. Впрочем, раздобыть ничего иного, находясь под арестом и ожидая приговора, было нельзя. Оставалось благодарить богов за то, что его хотя бы не отправили куда-нибудь похуже промерзлой квартирки на окраине города (хотя и это пристанище было временным).
Он был жив. Пока.
Ойген поежился, но не столько от холода (не защищало даже стеганное одеяло, опутавшее колени), сколько от своих мыслей. Он сделал большой глоток, чувствуя, как горькая влага леденит внутренности. Ужасно хотелось забыться, осушить залпом стакан чего-нибудь покрепче, а затем еще и еще, лишиться памяти, хотя бы на один только сегодняшний вечер. Потеряться во времени и растаять, как летний сон.
Война проиграна, и никому нет дела до проигравших, живых или мертвых. За что они боролись и по каким причинам? Чем жили? Во что верили? Все, что от них осталось - клеймо греха, который они не совершали. Люди втягивали в свои кровавые игры все живое, что имело несчастье оказаться рядом.
Ойген слизнул темную каплю с губ, и взгляд его упал на помятую фотокарточку, лежащую на столе. Часть краски стерлась от частых сгибов в одних и тех же местах, нижний край был надорван: кажется, кто-то свернул из узкой полоски фотобумаги фильтр для самокрутки, но хоть убей, ни имя, ни облик наглеца не желали всплывать в памяти.
На снимке их было двое, но по глянцевой поверхности скакал блик от пламени, закрывая корветтенкапитена ярким пятном. Однако лицо того и без всяких бумажек стояло перед глазами. На фото Бисмарк лукаво подмигивал, как в прежние времена.
Кто мог знать, что все так закончится? Они шли этим путем вместе, не подозревая, при каких обстоятельствх придется разминуться. И вот, спустя эти годы, пришла пора встретиться снова. Они не боялись смерти, но и не искали ее. Она нашла их сама.
Ойген обернулся, услышав мяуканье. Большой пушистый кот вздрогнул, когда из щели в деревянной раме несколько брызг капнули на его мягкую шерсть. Он вскочил, озираясь, и недовольно принялся вылизывать лапку, напомнив своему новому хозяину о письме, которое лежало в первом ящике стола, девственно-пустом, не считая этой незамысловатой бумажки, крепко запечатанной в обклеенном марками конверте.
Позаботься о коте. Однажды он уже слышал эти слова, в которых было так много болезненной недосказанности. Теперь написал их сам, твердым разборчивым почерком, словно речь шла о какой-нибудь совершенно будничной пакости. Нельзя было позволить себе показаться слабым, тяготы плена еще даже не начались, не брать же в счет несколько синяков и выбитый зуб? К тому же, не стоило писать ничего такого, что могло бы скомпрометировать кого-либо еще. Ойген уже знал, что не отделается просто так: желай американцы ему только смерти, он бы уже лежал на дне. Так или иначе, он все для себя решил, и собирался, за неимением допустимых вариантов, встретить конец достойно. Очевидный конец, как ни крути.
Он выпил еще, погружаясь в воспоминания, точно тонущее судно в черную бездну морской пучины. Тоска по морю давала о себе знать: крутые волны было так близко и так далеко одновременно, соленый воздух взрывался от чаячьих криков, а заключенный, лишенный победителями имени и звания, даже не мог разглядеть порт на горизонте, сколько бы ни вглядывался в забранное незамысловатой решеткой окно.
Море пахло воспоминаниями. Оно звало за собой, манило голосами сирен, обещающих покой и забвение, там, под непреодолимой толщей густой непрозрачной воды, где свет дробился на мириады слабых огней, а время текло непростительно медленно.

- А что ты будешь делать, когда все закончится? - Вальтер валится спиной на сочную весеннюю траву, роса покрывает его черный китель влажными яркими брызгами.
- Закончится? - Скептически хмыкает Ойген Рейнике, поправляя очки и разглядывая мокрые носки собственных начищенных сапог. Он стоит на земле, глядя сверху вниз на лежащего друга.
- Война, - с охотой поясняет тот, - она ведь скоро завершится. Чем думаешь заняться потом? - Пьяный от восторга взгляд говорит, что в принципе, это самое "заняться" можно ни на какое "потом" и не откладывать.
- Я не это имел в виду, - Ойген прячет улыбку, но она все равно вырывается наружу, озаряя его лицо не хуже солнечных бликов. - Не уверен, что война вообще имеет конец, - помрачнев, произносит он. - Люди... Людям всегда нужно проливать кровь. Они не могут без этого.
- А мы? - Вальтер не слушает, не хочет слушать нудное ворчание адъютанта, тот и так вечно сгущает краски.
- Не сравнивай нас с людьми, - пожимает плечами Ойген. У него нет ответа на этот вопрос. Или наоборот - есть?
- Я линкор, но ничто человеческое мне не чуждо, - фыркает Бисмарк, быстрым движением хватает его за ногу и вдруг дергает на себя, лишая равновесия. Ойген резко выдыхает, падая, и тут же откатывается в сторону. Очки умудряются остаться на переносице. - Стой, - Вальтер чуть напрягает связки. Тянет порывающегося подняться адъютанта за рукав, и тот не может не подчиниться этому голосу, мгновенно замирая на месте.
- Можно было просто попросить, - чуть хмурится он, но договорить ему не дают: Вальтер опрокидывает его на траву, наваливаясь сверху, и целует. Отстраняется и смотрит прямо в глаза. Тянется рукой к чужим очкам, снимает, чтобы не мешали.
Ойген не выдерживает пьянящей радости в этом взгляде и приподнимается на локтях, целуя в ответ. Ветер треплет его светлые волосы, путает пряди. Плечам влажно и прохладно, сердце колотится быстрее, гоняя горячую кровь по жилам.
...И вот они уже стягивают друг с друга форму, прячась в тени раскидистого дерева от посторонних взглядов. Не хочется думать ни о войне, ни о будущем, ни о прошлом: есть только одно "сейчас", пронзительное до дрожи в коленях...

Оскар потерся о ноги, вырывая из объятий памяти, и требовательно мяукнул. В его глазах было много совсем не кошачьего понимания.
- Тебе тоже его не хватает? - Крейсер испуганно зажал рот ладонью, удивляясь незнакомому шаркающему звуку, вырвавшемуся наружу. - Хоть и говорят, что у кошек короткая память, мы-то оба знаем... - Он умолк, неумело поглаживая кота за ухом.
За окном морось обрела силу, превратившись в настоящий жестокий ливень. Огонь в камине почти погас, угли тлели совсем слабо, мерцая оранжевым. Из коридора послышалась отборная датская брань - Ойген понял больше половины и устало прикрыл лицо руками.
- Ты ни в чем не виноват, - сказал он вслух то ли корабельному коту, то ли себе. Дрогнули от грома хлипкие стекла, точно соглашаясь. Голоса за дверями стихли. Воцарилась хрупкая тишина.