Продолжаю марать бумагу в той же вселенной. 428 слов.
Глен хлопнул ладонью по будильнику, прекращая назойливый звон одним этим незамысловатым движением. В комнате было темно и холодно. Ужасно хотелось пить, губы потрескались, но выбраться из-под одеяла навстречу пронизывающе-ледяному воздуху было выше его сил. Вчерашний день оставил в памяти смазанные кадры погони, кровь, какие-то вывески и голубой берет, возникавший в самых неожиданных местах при попытке вспомнить более детально то или иное событие. Вероятно, он просто где-то посмотрел рекламу, вот она и въелась в мозг до такой степени: теперь вся реклама была такая, от нее стоило защищаться.
В сотый раз взвесив все за и против, Глен рывком откинул одеяло, едва не вскрикнув от ожегшего его холода: в комнате пол покрылся густым слоем инея, а край простыни застыл ледяным комком. Пробежка по колючим льдинкам придала бодрости, и уже через несколько мгновений, стуча зубами, Глен зажег газовую горелку, с трудом поборов в себе желание позволить синим языкам пламени лизать его кожу.
Система защиты уже давно не работала в этом секторе, если не считать одеяла, конечно. Это было знатное термоудерживающее полотнище, закутавшись в которое можно было хоть купаться в жидком азоте, но в данный момент нашему герою казалось, что никакой азот и близко не стоял со снегом, налетевшим через дыру в стене в его маленькую комнатку.
Глен проклял тот день, когда случайно поднял бумажную листовку с асфальта и был замечен с нею городской полицией. Проклял тот день, когда оказался втянут во все это, против своей воли. Жилье с удобствами, горячая пища и вода снились ему время от времени, но сны такие приносили только боль и разочарование, почему он и старался забыть их как можно быстрее. Как бы ни хотелось парню вернуться к прежней жизни, поделать уже ничего было нельзя.
Он был чужим для общества, которое ненароком покинул, но даже и не пытался прижиться среди тех, кто дышал морозным воздухом вместе с ним. Он не понимал этих фанатично настроенных людей, его пугали их безумные идеи, начисто лишенные здравого смысла. Он охотно соглашался, что их обманывают и держат в неведении, но вовсе не собирался участвовать в сомнительных кампаниях, призванных устранить сие досадное недоразумение. Да, кругом все зиждилось на фальши, но до сих пор он спокойно мирился с нею, и теперь, лишившись ее сладостного обаяния, по-прежнему не испытывал по этому поводу никаких сильных чувств, в отличие от тех, кто собирался на первом этаже дома под старой электрической лампочкой. Уж они-то точно знали, как должен был быть устроен мир.
По справедливости. Только справедливость была у каждого своя: и у его бывших друзей, купающихся в роскоши и довольстве, и у этих несчастных, пытавшихся сопротивляться, и у него самого. Только, пожалуй, Глен еще не определил до конца ее границы.